Пасека у Михалыча располагалась тогда в лесистом логу на затихшей солнечной поляне. Мы шли довольно долго вдоль говорливой речки. Пару раз ныряли в неглубокие заводи. Обжигались холодом. Не спешили никуда. Трещали как птицы кедровки между собой.  Порой замолкали и разбредались собирать расцветающий чабрец.

Дел у Михалыча на пасеке не было никаких. Да и какие могут быть дела у медведя с пчелами. Только что меду поесть, да и только. Нет, шучу. Михалыч работал на этой пасеке сторожем. А пасечником, так по совместительству, на подхвате. Он вообще тишину предпочитал. Ждал, когда, наконец, все разъедутся по домам и останется он один на один с поляной, с говорливой холодной речкой, да со своими самодельными гуслями.

— Вот такая она, чага: — проворчал себе под нос Михалыч.

Я задрала голову и увидела на ветвистой березе темный грибной нарост: — Это и есть чага, что-ли?

Михалыч хитро зажмурился и лениво зевнул. В такие моменты он напоминал мне огромного рыжего котяру.  А потом как бы нехотя, исподволь, потёк рассказ о березовой чаге.

-Ну ты откуда все это знаешь? – нарочито сомневаюсь я.

-Как понять откуда? Опытным путем, изучаю, пробую, наблюдаю. Чего ты такая сомнительная?

-Сомнительная, Михалыч, в другом смысле надо употреблять.

— Ягоды, травы, мед, вот что надо употреблять— Михалыч умеет выкрутиться из любой ситуации.

— Да ты зануда, дядя! – кричу ему я и отбегаю подальше, потому что знаю, что в меня может полететь пихтовая шишка.

-Какой я тебе дядя, я дед!

— Да какой же ты дед, побойся Бога! У тебя просто борода длинная и взгляд строгий. Ты настоящий дядя, Михалыч.

Еще в первое мое лето на Алтае, Михалыч показывая мне горное разнотравье, называл почти каждое растение по имени. Бережно, никогда не срывая лишний раз. Учил вглядываться в форму листа, она подскажет для какого органа растение полезно. Потом неспешно произносил название, будто открывал мне тайное знание. Вот кровохлебка, или душица, или сердечник, тут надо разобраться самой. А вот, володушка, донник, лобазник, здесь требуется специальное Михалыча разъяснение.

Знатной травницей я быть не собиралась, но вот подружиться с растениями мне тогда удалось. Чтобы потом каждое лето встречать, здороваться. Как со старыми знакомцами.

Михалыч насмешливый, колкий. Как скажет что-то, словно ранку сковырнёт. Но невозможно долго обижаться, как на ребенка или на старика. Вот оно, то редкое сочетание очарования детства и обояния старости. Не зря он себя дедом-то называет.

Помню, как Михалыч ухаживал за голубоглазой Катериной. Сделался настоящим кавалером, достал из закромов нарядную рубаху, раздавал гостям мед в сотах и улыбался бессмысленно, как захмелевший сатир.

Долго потом известий не было. Увиделись через пару лет. Как будто вчера попрощались. Он сразу начал объяснять, как всем непременно нужен прополис. Не зная Михалыча, я бы решила, что только прополисом теперь и надо питаться. Прямо вот так взять и грызть его как яблоко.

А потом забыл про прополис, отвлекся на залетевшую бабочку, смягчился, угостил пряным медом с пергой. Подарил флейту из серого сухого дудника. Флейта звучала нежно и грустно. Хотелось уйти с ней подальше, облокотиться на теплый камень и выдувать из нее тихие долгие звуки.

Пока сидела с флейтой думала о Михалыче. Стихийный дух или древний лесовик, откуда он вообще такой взялся? Да и как я теперь без его терпкого меда с пергой, без чая с июльским чабрецом. Без вопросов этих нелепых. Как жизнь, Михалыч, как пчелки у тебя перезимовали, как весну проводил, где нынче шиповник раньше поспеет? А это чага твоя, правда что ли, от всего лечит?

Мне еще хочется спросить его, но я не решаюсь. Как ты это делаешь, то есть ничего не делаешь, просто живешь? Будто бы ненароком, играючи… Встречаешь осеннюю луну у костра под кряжистым старым кедром. Играешь на гуслях до глубокой ночи. А потом уснешь, укрывшись пахучим войлоком. И спишь пока не разбудит коза с желтыми упрямыми глазами.  И долго пьешь чай с козьим молоком. Нажарив тонких лепешек, наблюдаешь, как река на камнях рисует волнистые стружки.

— Михалыч, я про тебя рассказ напишу, давай? Про то, какой ты человек интересный.

-Да что ты там напишешь, ерунду всякую, не надо. Напиши лучше про Афанасия Фета.

-Почему про Афанасия Фета, причем тут Фет, я его вообще не знаю?

-Про поэтов надо писать, про поэтов.

-Понятно. Ну а про тебя можно рассказать?

-Да про меня-то зачем рассказывать…

Давай лучше про Афанасия Фета.