Знает лишь время,
Сколько дорог мне пройти
Чтоб достичь счастья.
Басё
«Какая-то ты дёрганная, нервная вся, неуживчивая ни разу, чего тебе не хватает-то, вон какого парня отхватила, всем на зависть, всё у ней есть, дом целый им отдали, да в твои–то годы я о таком и мечтать боялась» — выговаривает мне Васькина бабка, что и понятно, любит она безмерно своего внука, не видит никого и ничего кроме него. И снова я выслушиваю, как она всю себя в него вложила, да какого хорошего парня вырастила, да без матери, без отца, бабулин любимчик, помощник, умница, профессию получил, после армии бизнесом занялся, только одно с ним несчастье, со мной ему не повезло. Разворачиваюсь уйти и ощущаю, как впивается в меня её клюкастый взгляд, да так впивается, что я готова уже поверить, что это я, а не он, её безупречный внучок, создаю видимость кипучей деятельности, а на самом деле ищу на кого-бы мне всю ответственность переложить, чтобы самой ни хрена не делать, вон лучше с пацанами перекурить, потом набухаться, ну и к белобрысой дочке тётьтани на чаёк до утра заглянуть, она морали читать точно не будет.
Мы с Васьком стали как две хищные рыбы в тесной банке, только увидим друг друга, начинаем злобно вращать глазами и всё молчком. Я перестала надеяться, что мы когда-нибудь привыкнем друг к другу, привьёмся (его словечко), мы скорее, как та дичка с привитой к ней культуркой на вспоротой прошлогодними морозами яблоне, так и будет болеть пока ещё одна зима её окончательно не доконает.
Только лето началось, я на чердак перебралась, устроила себе кубло на прошлогодней соломе, накидала сверху подушек, даже цветастый матрас от злости умудрилась туда затолкать. Подолгу теперь смотрю как исчезает в сумерках усыпанный жёлтой льнянкой покос, бледнеет молодой зарастающий сад, ныряют в темноту соседские крыши освобождая место над горизонтом летним созвездиям.
Вечером я услышала по радио, что грандиозная комета Шумейкера-Леви влетает в атмосферу Юпитера. Спала беспокойно, мерещилось, что вот-вот полетят на меня обломки то ли шальной кометы, то ли гигантской планеты. Ветер разгулялся, собрал над долиной густо-сиреневые облака, раскачивал столбы с проводами, пытался расшатывать гвозди, наспех прибитые Васьком на волнистый шифер. Утром я подорвалась с мыслью, что самое время отправится на встречу с Белухой, не зря я её с чердака каждый день разглядываю. Если по прямой, то до неё километров семьдесят, хотя в горах прямых путей не бывает. Готовлюсь так, будто в отрытый космос собралась выходить.
«Ты в своём уме, там же медведи, волки, мужики пьяные, чабаны, охотники». «Ты же в горах живёшь, зачем ещё туда ходить, вон на море лучше поезжай, отдохни». «У тебя ни рюкзака, ни спальника, ни палатки. Дождевика даже нет. Тебя кто потом искать будет?». «Ты что, одна собралась, неужели так сложно компанию найти?»
Я иду покупать себе обувь. Базар сплошь уставлен содержимым клетчатых сумок. Подобие кроссовок нашла, тряпочные и на два размера больше. Там же беру пару метров целлофана, таким Васькина бабка огуречные грядки накрывает. С продуктами не густо, пшёнка, бульонные кубики, немного сала и печенье на развес. Зашла по дороге к знакомым художникам, у них на веранде без дела валяется брезентовый вещмешок и тонкое армейское одеяло. Карта — клочок бумаги, сосед нарисовал карандашом примерное направление, говорит «ходил раз туда, когда молодой был, на конях».
«Девушка, вы куда, там дальше стоянок долго не будет, подходите, не стесняйтесь, тут место под палатку есть, присоединяйтесь, чаю вам нальём, можем и что покрепче». Весело подпрыгивает костёр, возбуждённый смех, небольшая компания под широкой берёзой. Меня хватает только на «добрый вечер и спасибо». Места на поляне и правда много, скидываю со спины свой вещмешок, ловлю их с любопытные взгляды, да по фиг, сама знаю, что видок у меня так себе туристический. Это они еще мой «спальник» не видели. Сооружаю себе нехитрую ночевку, раскладываю целлофан, заворачиваюсь в куцее армейское одеяло. Моим соседям охота поболтать, в кружках дымится чай, деловито шуршат конфетные обёртки. По этим ребятам не видно, чтобы они устали смертельно, как я сегодня. Шла под дождём через перевал, то и дело останавливалась, разрыдалась в какой-то момент, благо никого вокруг.
«А вы откуда такая?». «В смысле вы про мою экипировку? Местная я, а вы?». «Новосиб, Кемерово, Челябинск, короче отовсюду. Мы все врачи анестезиологи каждый год выбираемся в походы, вот в этом году решили на Алтай. А вас, наверное, тоже компания наверху ждёт?». Отличная мысль, сразу подхватываю, что-то сочиняю про друзей, которые меня где-то там ждут не дождутся.
Всю ночь меня трясет от холода. Целлофан не спасает, про тонкое одеяло нечего говорить. Силюсь улыбнуться утром соседям, те бодро предлагают идти до озера с ними. «К вечеру доберемся, а там наш коллега, доктором работает в альплагере, он в горах как дома, всё подскажет, поможет если нужно». Зачем-то быстро соглашаюсь. Зарядил дождь, куском целлофана пытаюсь закрыть свой бесформенный брезентовый рюкзак, надо до вечера сохранить хоть какие-то вещи сухими. Темп у моих попутчиков как у лосей, еле поспеваю, но они честно меня ждут. Временами ощущение, что вот-вот умру и даже анестезиологи меня не спасут.
К озеру похожему на китайское блюдце из нефрита добираемся ближе к сумеркам. В воде волнуется отражение Белухи, усиливается дождь, от усталости нет никаких мыслей, главное не расшибиться сейчас о мокрые камни. Вдоль берега палатки, но всё как в тумане. Заходим под большой оранжевый навес, здесь тепло и пахнет едой. Сколько сухого места, все уже видно поели и разошлись по палаткам, можно переодеться и упасть в уголок, успеваю подумать я. Пытаюсь развязать шнурки, упрямо прилипшие к тряпочным кроссовкам. А вот и обещанный доктор, о нём уже наслышана, большой усатый мужик, штормовая куртка, тельняшка, высокие резиновые сапоги, цепкий взгляд. Здороваемся. Мои анестезиологи как-то сразу виновато притихли, стали похожи на хулиганов в кабинете директора школы. Почему мне вчера показалось, что они старше? Пару размашистых шагов и надо мной угрожающей глыбой нависает фигура доктора. Продолжая борьбу с мокрым шнурком, я вжимаю плечи, главное сейчас не смотреть ему в глаза, откуда-то вспоминаю фразу из интервью с дрессировщиком тигров.
«Этих-то я знаю, а тебя что-то не припомню». Хорошо поставленный голос напомнил диктора читающего новости, стало совсем не по себе. «Я вчера на тропе встретила ваших коллег, они пригласили дойти вместе до вашего лагеря, можно мне под навесом переночевать, вещи подсушу, а завтра пойду дальше, у меня тут друзья, я к ним должна присоединиться. Вы не против?». Я уже почти поверила в своих несуществующих друзей и приготовилась развить тему.
«Завтра, говоришь? Знаю я эти ваши «завтра», проситесь переночевать, а потом неделю на шее сидите, что вы тут забыли вообще, зачем прётесь, ни экипировки, ни подготовки, смотреть тошно, горы с вами шутки шутить не будут. С какой стати каждого встречного-поперечного зазывать сюда, давайте ещё по всей округе всякую шваль пойдем соберём, а то нам своих проблем тут мало». Последнее предложение прозвучало особенно громко, оно явно предназначалось для моих сегодняшних попутчиков, но те предусмотрительно куда-то растворились.
Во всём виновата усталость, до меня мучительно долго доходит, что доктор меня сейчас попросту выгоняет и терпеть весь этот «беспредел гостеприимства своих коллег» он не намерен. Я еще какое-то время туплю, глядя на капающую со шнурков влагу, изо всех сил пытаюсь не разреветься и наконец последним усилием воли хватаю свои отсыревшие вещи и попадаю снова в объятия синих сумерек. Очень быстро темнеет. Нельзя останавливаться и нужно постоянно смотреть под ноги, на скользких камнях упасть как нечего делать. Нескончаемый дождь притупляет все ощущения кроме мыслей о костре. Надо куда-то идти, пока вижу под ногами тропу и ближние силуэты деревьев, а мне как назло хочется замереть, и чтобы вместо пота и холода в тело по всем клеткам проник исцеляющий жар костра, чтобы руки согревала кружка со сладким чаем, а ложка уже потонула в пшенной каше на топлёном масле, и весь запас теплой одежды из рюкзака уже был надет, а ноги грелись в верблюжьих носках и просторных резиновых сапогах. Которых у меня нет.
Прямо под ноги неожиданно выскакивает белоснежный кот, деловито направляясь куда-то в мокрые заросли. Я бы меньше сейчас удивилась медведю или косуле, но без всяких размышлений поворачиваюсь и следую за котом. «Вы кого-то потеряли? Идите к нашему костру». Невысокая девушка в плотном дождевике сочувственно смотрит на меня. Рядом плечистый парень укладывает дрова в костёр, огонь недовольно шипит, но разгорается сильнее. «Я - Саша, а это мой муж, тоже Саша. Вам есть во что переодеться, сухие вещи остались? Залезайте в нашу палатку, переодевайтесь, а потом поешьте, у нас еды полно, вот даже кота с метеостанции прикормили, мы завтра спускаемся, а он к нам уже привык». Девушка Саша подхватывает наглого щекастого котяру и усаживает на руки, невозможно удержаться от смеха глядя на его невозмутимую морду, мы хохочем. Спустя полчаса я сижу в сухой одежде под тентом с чем-то потрясающе вкусным и горячим в кружке, котяра переместился ко мне на колени, мы весело болтаем с Сашами о всякой чепухе и радуемся будто не виделись целую вечность. Совсем стемнело.
Утром прощаюсь с Сашами, им нужно уходить вниз, обнимаемся, у меня опять впереди неизвестность. Распогодилось. Оставляю следы на серебристой смеси песка и глины. Невесомой кажется гигантская горная вертикаль. Она переходит в строгий рисунок вершин. Белуха. Молчу. Смотрю. Плачу.
Меня обгоняет взъерошенный светловолосый парень с огроменным рюкзаком, заметно прихрамывает и что-то напевает. Мы здороваемся, как это положено в горах незнакомцам, и вот уже стоим обсуждаем вчерашний дождь, лепёшки которыми торгуют на метеостанции, столкновение с Юпитером кометы Шумейкера-Леви, какого-то его приятеля, который страшно хочет курить, но у метеорологов даже отсыревшая папироса стоит как хорошая кубинская сигара. Это Яцек, он разговаривает на смеси польского и русского. Он альпинист, идёт к базовому лагерю, следующей ночью у него запланировано второе восхождение. Неделю назад была первая попытка в связке с приятелем, но их до вершины не пустила погода. Теперь решил повторить, время позволяет, на этот раз один. Неожиданно Яцек протягивает мне медальон. «Захотелось тебе подаровать. Привёз килька таких, специально. Даровать кому мне захочется. Из костёла Матки Боскей Ченстоховскей. Там обок мой монастырь. Что, я не успел поведать, что монах?». Пока я рассматриваю подарок он уходит, потом оборачивается и машет мне рукой, «Еще свидимся». Всё вдруг стало таким лёгким, безмятежным и танцующим, даже моя вчерашняя история с доктором. «Удачного восхождения тебе, Яцек!», кричу ему вслед.
Пройдя еще около часа, не очень далеко от тропы нахожу удачное местечко для своего маленького лагеря, решаю остаться здесь пару дней, неспешно походить в радиалки, да и Яцека наверняка снова увижу, он должен на обратном пути по этой тропе возвращаться.
Между утром и вечером мало событий в горах. Отсвет, деталь, отражение, цветок у скального выступа. Берег озера делает легкий изгиб, тропа почти касается воды. Волны шелковистыми лентами обнимают камни. Вздрагивает у берега лодка. Жёлтые горные маки удивлённо раскачивают нежными головками в разные стороны. Несколько дней прошли, прошелестели как во сне. Оказывается, я умею быть всем довольна. Мне больше не холодно спать на земле, мне хватает армейского одеяла и куска целлофана от дождя, мне никуда не долго и почти ничего не страшно. У меня теперь есть медальон, который подарил Яцек. Засыпая, чувствую его на ладони.
В день, когда с горы должен спускаться Яцек, я заняла стратегическую позицию, по моим подсчётам он должен появиться не позже восхода луны, но его всё нет и нет, становится тревожно, придется дождаться утра. Задул яростный ветер сгоняя, как чабан отовсюду обширные отары грозовых туч. Солнце утром сквозь них так и не пробилось. Прождав до обеда, я собираю рюкзак и решаю спускаться в лагерь, где дежурят горные спасатели, заприметила его ещё тем утром, когда мы попрощались с моими прекрасными Сашами. Захожу без стука, пахнет килькой в томате и табаком, за столом сидит знакомый доктор.
— Там человек с вершины не спустился.
— Когда вышел на восхождение?
—Три дня назад, один.
— Сейчас в журнале посмотрю, должен быть отмечен у нас. Фамилия какая?
— Не знаю. Его зовут Яцек, он поляк.
— А, ну ясно, отмечали такого, решил в одиночку попытать удачу, а ты ему кем приходишься, попутчица?
Хватаю воздух. Хочу стать ледяной как эта гора. Доктор меня конечно узнал.
— Чего ты убежала-то в ночь тогда? Я собрался идти тебя искать, возвращать в лагерь, но мужики сказали, ты местная, ну ладно думаю, тогда не пропадёт. Да ты не переживай, светать начнёт мужики выйдут за ним, нам тут трупы на горе не нужны. Он после первой попытки связку потянул, ходил потом хромал, ну на хрен было лезть второй раз. Здесь куда ни плюнь, кругом чудики сплошные. Ладно тебе реветь, он так-то опытный альпинист, если малёк поломался, дык починим монаха твоего, будет как новый.
Доктор выпил и сделался разговорчив. Я сижу напротив, смотрю в темноту и жду утро. Просыпаюсь всё также сидя за столом от дикторского баритона доктора, он что-то у входа строго выговаривает Яцеку, тот послушно кивает головой и безмятежно улыбается. Глядя на эту картину, я тоже улыбаюсь от нереальной смеси ощущений, помноженных на высокое ультрамариновое небо над нашими головами.
Мы уходим всё дальше и выше на перевал. Яцек идёт с трудом, осторожно поднимая больную ногу, старается лишний раз не коснуться земли. Он поёт молитвы на польском, иврите и латыни. Тропа хорошо читается, я иду впереди, часто оборачиваюсь. Его лицо почти светиться в каком-то священном экстазе. Молитвы звучат всё отчетливее, голос сильнее, я уже не понимаю, кто он вообще, этот Яцек и зачем я его так ждала. Опять зарядили нескончаемые дожди. В походе всё, что облегчает жизнь ощущается как запредельный комфорт или просто мечта. Тёплый спальник, запас сухих вещей, непромокаемая обувь, тарелка горячего супа. Яцек по-рыцарски предлагает спать по очереди в его одноместной палатке. Я упрямо сушу вещи у костра и уверяю, что мой привычный кусок целлофана и армейское одеяло ничуть не хуже. «И вообще, какой ты, Яцек, после этого монах».
Яцек шутку не понимает и начинает объяснять, сопровождая цитатами, что для него все люди братья и сёстры, тем более в горах. Только григорианского хорала не хватает для полноты картины. Уходя спать, просит разбудить его через три часа, уверяет, что будем попеременно спать в его палатке. Я киваю и укладываюсь под кедром между узловатых смолистых корней с намерением уснуть пока начала замерзать. Просыпаюсь о того, что Яцек расталкивает меня и сердито что-то шипит по-польски, машет в сторону своей палатки, показывает на часы. Без сопротивлений уступаю ему своё место в корнях. Через пару мгновений блаженно погружаюсь в его пуховый спальник, который пахнет потом, сливочной карамелью и невообразимо далёкой Польшей. Утром подскакиваю, какие там три часа, похоже проспала все шесть .Яцек сидит на корточках рядом с охапкой сырых веток и пытается разжечь костёр.
Нас до последнего выручает мой нехитрый запас — пшено, сало и бульонные кубики, Яцек уверяет, что сейчас это даже вкуснее масалы с горячими чапати, которыми его отогревали шерпы, после страшного бурана в который он попал на Аннапурне в прошлом году. Нам остаётся день пути до места, где он обещает закатить на прощание настоящий пир горой. Запасливый Яцек перед своим подъёмом, неподалёку от ближайшей деревни спрятал в лесу небольшой продуктовый схрон. После недолгих поисков этого сокровища мы расположились на тихой полянке между пихт и елей. Как заправские бродяги, развесили на ветках мокрые вещи, вытащили всё что было в рюкзаках на просушку, пьём чай с халвой, блаженствуем, выбираем, что будем варить на ужин, куриный суп с лапшой или с рисом, невиданная роскошь на фоне наших последних дней. И даже дождь успокоился. Завтра мы попрощаемся и возможно никогда больше не увидимся, я отправлюсь домой, где меня не ждёт Васёк со своей бабулей, а Яцек к себе в Ченстоховск.
От непривычной сытости слипаются глаза, но не успев занырнуть в сон, я вздрагиваю от хруста веток и конского топота. По облитой мутным лунным соком поляне мечутся три всадника. Слышно странное приглушенное гиканье. Окружили палатку Яцека, один лихо соскальзывает с седла почти до самой земли, хватает, что попадается под руку, потом это проделывает другой и следующий. А попадается им под руку всё, потому что на ночь Яцек ничего в палатку не убрал, дождя не намечалось, да и после ужина уже не было сил.
Всадники с рюкзаком Яцека и какими-то вещами также внезапно исчезают. Между пихтовых веток продолжает поблёскивать стремительная как счастье горная река. Встаю, иду сначала к костру и зачем-то протягиваю руки к остывающим углям, словно это дальние спасительные маяки. Яцек выскочил из палатки, когда всадники уже умчались и теперь тоже стоит раскачивается словно под гипнозом перед углями, глядя в одну точку.
«Як то може быть? Окрасть спящего, плецак сушился у палатки, там в кешени все документы, билеты, пашпорт… Як так можна? Где теперь что шукать?». «Яцек, надо рассвета дождаться, ночью лучше не идти в деревню выяснять. Они спирт или водку наверняка искали, им твой ледоруб, да и документы тоже не нужны. Мой рюкзак тоже у дерева стоял, его они не заметили, а у тебя яркий, большой. Пожалуйста, успокойся, надо утра дождаться, постой я тебе сейчас куртку свою принесу, тебя колотит». Он кивает и продолжает раскачиваться. Я понимаю, что он сейчас ничего не слышит, беру фонарик и иду собирать дрова, чтобы хоть как-то себя занять. Как только слегка начало светать Яцек решительно направился в сторону деревни. «Да подожди, давай я с тобой пойду». «Не, я сам, ты здесь на меня чекай. Малая деревня, добрые люди подповедают».
Я остаюсь «чекать», и представлять, как он проходит сейчас мимо сонных деревенских дворов, где женщины только выходят доить коров. Представлять тех парней, которые наверняка уже вырубились после своих ночных похождений. Представлять, как польский паспорт валяется где-то на траве, и любопытные телята обязательно попробуют его пожевать. Яцек вернулся через несколько часов со своим рюкзаком, долго и молча пил чай, не заметил, как доел всё печенье. Наконец начался подробный рассказ, как он пришел в деревню, как спрашивал у всех где живёт самый шановный пан. Ему показали дом, самым уважаемым оказался дед, который вчера уехал на покос. Зато хозяйка быстро поняла в чем дело, пригласила его за стол, давай чаем угощать, беседовать, как тяжело они жили раньше, а теперь ещё труднее стало, потому что каждый теперь сам за себя, то ли дело, когда был колхоз. «Это, сынок, мои племянники ночью к вам прискакали, ты пойми, одного на днях в армию забирают, а у другого дочка родилась, жена на сохранении лежала, в городе, в больнице, вот и загуляли они вчера». Потом пришла еще женщина, с ней ребятни набежало. Кто-то его рюкзак притащил, всё основное на месте, паспорт, деньги самое главное, остальное ерунда, ну какие-то вещи пропали, карабины сняли, верёвку, по мелочи.
— Яцек, ты приедешь ещё в Россию?
— Сейчас не можна поведать. Но хочу запомнить доброе, так лепей жить, розумешь? По-польски будет так – zapamiętaj dobro. Вот ты обо мне что запаменташь?
— Я просто тебя запомню. Навсегда.
Пока я была в горах у меня на чердаке поселился кот. Желтоватый такой, под цвет прошлогодней соломы. Сам откуда-то пришёл. Теперь вместе со мной слушает на закате радио. «С 16 по 22 июля 1994 года огромные части кометы Шумейкера-Леви открытой всего годом ранее, в течение нескольких дней врезались в Юпитер. Столкновение кометы Шумейкера-Леви с крупнейшей планетой Солнечной системы стало грандиозным событием в мире астрономии. Выделенная при этом столкновении энергия в десять тысяч раз превысила взрыв водородной бомбы».
Двойная радуга на всё небо. Закончился дождь.
Фото на превью и в тексте: Алексей Усов
Марианна Яцышина
