Живите в доме — и не рухнет дом.
Арсений Тарковский
Любчик выросла в доме с громоздкой печью. Каждую весну белили её с матерью, трещины замазывали глиной с песком. Дом с печкой — это её друзья. Они тоже молчат, горюют, обижаются, дышат и мечтают с ней про одно. После того, как ей шестнадцать зимой исполнилось, мать уехала в город и пропала насовсем. Отчим говорил, что она связалась там с кем попало. Сам он после этого моментом сгорел, спился. А мать так и не нашлась, и в розыск подавали, и заявления писали, бесполезно. Любчик школу окончила, всю домашнюю живность за бесценок распродала, но имущество не решилась, дом ей силы давал, не могла она без него, хотя все как один говорили: «ты видная, молодая, отучишься, замуж выскочишь, жизнь наладишь, на кой тебе эта развалюха, а так хоть деньги будут на первое время». Но Любчик ни в какую. Тётку Свету попросила за домом приглядывать, благо село, всё рядом, под боком, на виду. И любимого Абайку пришлось тётке пока отдать и умолять, чтоб кормила, не экономила.
Поступила Любчик учиться, хотела на ветеринара, но попала в итоге в медучилище. Впрочем, мать так и советовала, «и место в общежитии дают и сразу подработка в больнице и халтурка, всё у тебя будет». Быстро и буднично у Любчика появился Эдик-Гулливер. Это она его так прозвала, высокий такой, она ему до плеча едва доставала. Правда, весь на нервах, резкий, но Любчик быстро привыкла. Эдик был старше неё, уже вовсю работал, снимал однушку на окраине города. Она часто у него бывала. К его приходу томила под крышкой оладьи на сливочном масле, он любил, с яблоками. Когда оставалась на ночь, то подолгу не могла уснуть, всё смотрела в окно на фонари и уходящую вдаль к шоссе дорогу. Ей хотелось рассказать Гулливеру про свой дом. Про лиственницу у калитки. Про треск горящих в печке дров и шепот закипающего ковшика на чугунной плите. Про коров, которые ближе к закату бегут вдоль заборов к своим холодным стайкам. Надышат там себе тепла на всю ночь, телята прижмутся боками к мамкам. Появятся созвездия и лёд на реке опуститься почти до самого дна. Но всё никак не решалась или времени не было.
Для Эдика душный город — родная среда, да и дела у него идут здесь неплохо, обзавелся машиной, начал думать в сторону ипотеки. Любчика он быстро вписал в свою жизнь как неизбежную данность, она придавала ему ощущение стабильности, особенно вечером, когда он уставший приезжал домой, а там она со своими оладьями, чаем непременно с медом и молоком, разговорами про что-то не важное. Милая она, но с мамой пока знакомить рано. Перед самым новым годом Любчик позвала поехать с ней навестить ее дом с печкой. Путь не близкий, почти семь часов за рулём, но Эдик на удивление быстро согласился. Любчик могла и без него поехать, но хотелось показать всё, что было ей дорого. В горле у Любчика щекотало от предчувствия скорой встречи с домом, печкой, Абайкой, тёткой Светой, племяшками. Хотелось плакать, смеяться, собирать тщательно в дорогу вещи, продумывать всё до мелочей. От волнения она не особо сообразила, как уже замелькали серые коробки домов и ржавые крыши гаражей, и вот уже едут, болтают о пустяках, шумно отхлёбывая из термоса сладкий чай с молоком. Мчатся вдоль заснеженных сонных полей, березовых перелесков, светло-золотистых сосен, скользят по стальным мостам над застывшими реками. Остановились в придорожной кафешке, набрали пирожков. Повалил мокрый снег.
На заправке Эдик обнаружил, что пропал телефон, скорее всего, оставил в кафешке. Развернулись, поехали назад. Заискрилась порывистая поземка. «Какой говорите, а точно у нас оставили? Я что могу сделать, не видела ничего», — женщина за стойкой механически протирает стакан. Эдик возвращается в машину, рулит, молчит, замкнулся. Любчик утешает, гладит Гулливера по плечу. «Не расстраивайся, скоро, скоро приедем, я сразу затоплю, наготовлю быстро еды, развешу гирлянды. Абайка примчится ласкаться. Ночью все начнут салюты запускать, а мы спать ляжем, утром к тёте Свете сходим, я подарков им накупила. Найдется телефон, он скорее всего куда-то завалился, подожди, я тебе сейчас набираю, а забыла, что на беззвучном».
Он её не слышит, думает о чём-то своём. Любчик не заметила, как задремала, смеркается. Проснулась и сразу вздрогнула увидев, как Эдик давит на газ, едет зло, небрежно и вдруг: «Короче, раз мы уже близко, ты отсюда сама до своего дома доберёшься, на попутках или на автобусе, не знаю, как у вас тут принято, а я обратно, снова в то кафе, потом на заправку, если нигде не найду, буду дальше сам решать. Всё, не до тебя сейчас. Где тебя высадить, вон там вижу остановку у трассы, отсюда сама сможешь?». Он даже не обратил внимание, что не называет её по имени. Делает резкий обгон, вылетает на встречку, возвращается на свою полосу, снова пошёл на обгон, грохочущая фура ослепляет дальним светом. Любчик судорожно вжимается в сиденье. «Где тебя высадить?», последнее, что выхватывает её сознание.
Как Эдик затормозил у остановки, как она наспех собирала по салону свои вещи, как добралась до дома, ничего не запомнила. Люба как будто начала возвращаться только когда ласкала, не отпуская от себя Абайку, потом затрещали дрова в старой печке, запах оладьев с черной смородиной, она их в дорогу брала, дома хотела разогреть. Постепенно до Любы дошло, что она уже несколько часов как вернулась домой, но как добралась, как снег расчистила чтобы калитку открыть, всё почему-то стёрлось, даже фейерверков соседских не слышала.
По узким окнам дома замелькали полоски фар, кто-то подъехал к забору, сигналит. Она выглядывает, окна еще не оттаяли, не видно ничего, наспех одевается, подходит к калитке, хлопает дверь машины, высокий силуэт, Эдик. «Я всю округу объездил, еле нашёл, вот глушь. Мужик какой-то в итоге показал твой дом. А это и есть тот самый Абайка, не укусит? Люба, ну прости меня, психанул. Телефон, да нашел потом, он завалился под сиденье, случайно заметил. В дом разрешишь войти или так и будем здесь стоять?». Она еще несколько секунд смотрит на силуэт Эдика, хочет что-то сказать, не говорит, медленно разворачивается чтобы вернуться в дом, и тут в её сознание врывается устрашающий вой сирены и с огромной силой утягивает всё, что происходило мгновение назад куда-то за собой.
«Так точно, отдежурил, ну как в такую ночь без происшествий. Да, на пятьдесят четвертом километре у остановки королла на полной скорости вылетела на обочину, водитель и один пассажир, девушку без сознания скорая увезла, но вроде целая. Водитель жив, ну маленько поломался конечно, да повезло что снега навалило накануне, не перевернулся, бочиной в сугроб влетел, так бы всмятку и два трупа стопудово, да трезвый, ну разбираться будем, и тебя с наступившим».
Новый год ничем не спугнуть, он всё равно наступит. Нарисует на морозных окнах праздничные завитки. Разбудит взъерошенных телят. Погонит к кормушке шустрых синиц. Сонные кони начнут искать траву, взбивая копытами свежий сиреневый снег. И собака, примостившись к заметенной калитке будет вынюхивать воздух и ждать кого-то своего.
Фото на превью: Андрей Кузнецов
Добрых вам встреч!
Марианна Яцышина