Дух народа – от Алтая,
Этот древний дух свободы.
Бронтой Бедюров
Мне страшновато смотреть на Мергена, особенно в его глаза с насмешливым пиритовым блеском. Я плохо помню его в детстве, хотя мы виделись, как никак родственники, я двоюродная внучка Танай, а он её родной внук. Его отец уже давно перевёз свою семью в город, пару раз я видела их у Танай, отец большой солидный дядька и машина тоже большая и мама нарядная, две похожие друг на друга сестрёнки, всё у них правильно, размеренно, Танай с восхищением про них говорила.
— Мерген, ты в курсе, что у Танай ты в любимчиках? — намеренно глядя в сторону спросила я.
— А ты разве не знаешь, что у алтайцев не принято старших в семье по имени называть? – с тоном школьной учительницы парировал Мерген.
— Тогда почему ты сам её Танай называешь? – я хотела договорить, но Мерген быстро перебил.
— Вижу, Рада, ты и правда не в теме. Смотри, по-алтайски бабушку по матери называют тайнай, ударение почти всегда у нас в конце, так что я к ней по всем правилам обращаюсь и со всем уважением, что про тебя сказать не могу.
— А ты я смотрю повёрнут на своём национальном вопросе. В отличии от тебя, я от этих условностей далека, к тому же, Мерген, откуда мне все ваши тонкости знать, у меня мама алтайка только по отцу, по матери она кержачка, а про моего отца всё еще сложнее, он говорил, что наполовину молдаванин, наполовину сибиряк.
— Ничего себе национальности, кержачка, сибиряк, ладно я лучше промолчу, одно ясно, алтайка она у тебя по отцу, а у нас сёок, род, по отцу передается, к тому же она алтайский знает.
— Знает, но дома с кем ей говорить, а меня доставала, чтобы я английский учила.
— Меня тоже отец с этим английским задалбливал, если честно. Ладно хорош пререкаться, ты, когда снова планируешь бабушку навестить?
— Ничего я пока не планирую, Мерген, нужно в себя сначала прийти.
С чего я вдруг этот разговор сейчас вспомнила, может потому что уже год прошёл, и я наконец добралась-таки до Танай. Только зашла во двор и дай думаю загляну к ней в аил. Низкая дверь совсем рассохлась, а в остальном ничего не поменялось, всё также уютно и темно, всё те же запахи с примесью можжевельника-арчина, Танай часто ходит с дымящейся веточкой, размахивает ей, что-то приговаривает.
Сажусь на свой любимый топчан возле щелистой двери, прислушиваюсь к вечерним шорохам во дворе. Вот старый Кучум завозился у будки, ворчит на кого-то, машина проехала, сонный кузнечик зашелестел негромко, может к теплу, хотя какое тепло, сентябрь за половину перевалил. Закрываю глаза, хочу занырнуть в полусон, любимое мое состояние в гостях у Танай.
Сладко ждать, когда она меня обнаружит, зайдет в аил по какому-то делу, а тут я, приехала. «Зачем тут сидишь, кысчак моя, пойдем в дом, боорсоков нажарим, талкан тебе приготовлю, пойдем скорее, Раду». Она меня всегда Раду называет, на алтайский манер.
Талкан, и правда у неё самый лучший, ячмень кто-то из родни с Онгудая привозит, его нужно правильно измельчить, для чего имеется особая камнетёрка. Как-то я предложила, давай тебе блендер купим, да какой там, требуется-же особый помол, да чтобы потом на сухой сковороде всё тщательно и долго прожаривать. Зато этот правильно перемолотый ячмень в пиалку потом насыплешь, кипящей смесью солёного чая напополам с жирным молоком зальешь и сидишь любуешься как талкан с чаем спорить начинают, правда тот быстро сдается, мягчеет, маслянистые пузырики от удовольствия пускает, а Танай ещё вдобавок бросит сверху комочек топленого масла, говорит талкан без масла, что весна без кандыка. Вот хитрая, кто же от такого откажется.
Калитка охнула, кто-то зашел, Кучум молчит, значит это Танай, сейчас сюрприз будет. Сижу тихо в аиле, свет не зажигаю, жду, когда она в дом зайдет или сюда заглянет. Пока зима не настанет у неё аил вместо летней кухни, а если праздник какой, например, её любимые внуки приезжают, то она в аиле разведёт огонь, проведёт обряд, хотя осенью редко кто Танай навещает, вот удивления-то будет.
В этом аиле всё старомодно, свет попадает внутрь только через распахнутый под самой верхушкой крыши дымоход, продолговатый как конский глаз. Очаг посередине открытый, камнями обложен, таган на треноге. Сейчас аилы иначе строят, делают окна в потолке и по стенам, печку ставят, но мне всегда нравилась здесь эта темнота, особенно когда небо звёздное, в дымоход обязательно какая-нибудь звезда заглянет, и не одна. Ложусь как в детстве на мягкую овчину, смотрю в небо через глаз дымохода и забываю про всё плохое.
Раньше Танай любила в аиле разные сказки рассказывать, особенно мне нравилось про звезды. «Вот взять Алтын Казык – небесная пуговица, к ней всё небо пришито, а она по центру, как в аиле дымоход над очагом. Старые люди говорят, что там, Раду, спрятан проход в верхний мир. Даже семь непобедимых каанов ходят в почтении вокруг, далеко не уходят. Через Алтын Казык аркан перекинут, один конец держит царь-рыба Кер-Балык, у неё на спине вся земля, а другой у батыра Мангды-шире, следит он за рыбой, если она голову наклонит на земле будет большой потоп. А теперь погляди на трёх маралух это — Уч-Мыйгак. Среди высоких гор жил когда-то батыр Когютей –Мерген, меткий охотник, выпущенная стрела никогда зря на землю не падала. Были у него мудрая жена, три светло-серых коня и две свирепые собаки. В те далекие времена запрещалось весной и летом охотиться, зверь в это время потомство свое вынашивает да выкармливает, но забыл об этом Когютей –Мерген когда увидал трёх быстрых мыйгак-маралух. Погнался за ними, девять раз землю обернул, не догнал, шесть раз Алтай обернул, не поймал. Маралухи с края земли на край неба запрыгнули и по звёздам от него убегают. Тут прицелился Когютей-Мерген и прострелил боевой стрелой одну маралуху и выпал у неё из живота бозу-телёнок. Увидел всё это великий хозяин неба Буркаан да так сильно рассердился на Когютея-Мергена что запретил ему на землю к жене возвращаться. Превратил охотника, и его собак, и его коней, всех превратил в звезды. Три маралухи с маленьким бозу-телёнком тоже стали звёздами».
«Тоже мне наказание в звезду превратить, не люблю я этого Когютей-Мергена, он злой, а дальше-то что было?». На самом деле Танай по–разному рассказывала, то у неё Когютей –Мерген свой народ от страшного голода спасал, поэтому в маралуху стрелял, то наоборот мудрую жену свою не послушался, пошёл на охоту в неположенное время.
«Так и живет Когютей-Мерген на небе разлучённый со своей женой, а три маралухи всегда вместе, и с ними маленький бозу-телёнок. С осени и до ранней весны, когда батыр на небе в маралух прицеливается, это значит можно охотиться, а в другое время, когда они с неба пропадают, это означает нельзя на охоту выходить. Так старые люди молодых учили, только теперь, кто так делает. Раньше перед тем, как идти за зверем алтайцы угощали Когютей-Мергена и его меткую стрелу чаем, просили об удаче на охоте».
«А в планетарии нам другую историю рассказывали про Сириус и Орион, и неужели Мергена в честь этого злого батыра назвали?». «Раду, зачем так неуважительно говоришь? Мерген по-алтайски меткий, храбрый, умелый стрелок».
Мысли сейчас-же переметнулись к Мергену и сразу будто острые хвоинки зашевелились по лопаткам, зачем я с ним тогда не попрощалась, он меня ничем не обидел, просто сказал, что отец настаивает, что надо ему ехать в Барнаул, там в банке освободилась для него подходящая должность. Оно и понятно, Мерген в конце-то концов должен послушать отца, он же настоящий алтаец из сёока иркит, статный парень, в армии отслужил, образование получил, отец в Эл-Курултае заседает, всё как положено, порядочная семья, ну разумеется они за своего сына беспокоятся, хватит ему балду пинать, нормальная работа и женитьба, только это его в чувство приведет, а у их Мергена пуля в голове, то он у бабки Танай пропадает, то по горам всё лето бесцельно шатается, и еще Рада эта голову парню заморочила.
Как я не заметила, что дверь в аиле приоткрылась, зашла Танай и стоит ко мне спиной в центре у тёмного очага. Мне хочется вскочить, быстро включить свет, услышать её мягкий удивленный возглас, но что-то гипнотическое повисло в воздухе, останавливает меня и заставляет зарываться глубже в овчину, пропахшую бараньим жиром. Танай не видит меня, не знает, что я здесь. Она замерла и издаёт странно-гортанные звуки похожие на клекот ворона вдали, или на вьюгу, пойманную в длинные кедровые иголки. Мне делается не по себе, любопытство смешивается со страхом, может права была моя сестрица, что бабушка наша таки тронулась умом.
Я в напряжении вглядываюсь в её невысокий силуэт и жду что будет происходить дальше. Веточка можжевельника-арчина медленно гаснет у нее в руке, а белёсый дымок пританцовывая поднимается вверх к дымоходу, над которым поблескивает звезда. Я едва дышу и уже десять раз пожалела, что решила устроить ей этот сюрприз со своим приездом. Гортанный гул то стихает, то снова нарастает и неожиданно переходит в песню, никогда не знала, что Танай умеет так петь, высоко, сложно, протяжно. Но почему мне кажется, что я слышу несколько голосов, они перекликаются, делаются всё глубже и становятся похожи на целый хор. К горлу подступает слюна, но боюсь сглотнуть. Мои глаза давно привыкли к темноте, и я отчётливо вижу, что никого кроме Танай здесь больше нет, но голоса откуда-то всё равно звучат, а она раскачиваясь медленно отводит руки в стороны как парящая над землей птица. В одной руке у нее дотлевающая веточка священного арчина, а в другой поблескивает круглое треснутое зеркальце, хотя нет, это же лупа, с её-то зрением нужная вещь, всё время носит при себе.
Голоса вокруг неё кажется нарастают, только теперь вместо далекой голубой звезды в дымоходе я вижу всё шире раскрывающуюся бездну неба. Мне было лет одиннадцать, когда однажды мы с отцом попали в Иркутский планетарий. Когда там погас свет и на потолке начали загораться звёзды, то между ними протягивались тонкие линии, изображающие фигуры созвездий, в этот момент от восторга я перестала ощущать себя. Это было одно сплошное бездонное озеро куда я занырнула с головой и исчезла. Отец потом посмеивался надо мной, что я всю лекцию проспала, а я его упрашивала купить мне карту звездного неба, мне хотелось запомнить всё, что я тогда увидела.
Но сейчас никакие усилия мысли не дают мне объяснение как прямо на моих глазах маленький ветхий аил с закопчённым потолком превратился в гигантский телескоп и через него просматривается планеты и созвездия, и они не соединяются тонким пунктиром, а оживают объемными движущимися фигурами, летящими в галопе светло-серыми конями, яростно бегущими собаками, изогнувшимися в прыжке гибкими маралухами в которых прицеливается громадный и ловкий охотник, а вокруг него сверкают золотые пуговицы галактик и семь могучих бессмертных каанов совершают свой священный обход вокруг ослепительной коновязи.
Дымоход снова сужается, возвращаясь на свое привычное место, наступает тишина, я наконец сглатываю слюну и успеваю заметить, что треснутая лупа больше не поблескивает в руках бабушки Танай.
«Раду, кысчак моя, вставай, ты зачем тут улеглась, почему не сказала старой Танай, что ты приехала, пойдем-ка, горячий талкан тебе сделаю, сегодня ночь холодная будет, видишь звёзд сколько высыпало».
Я не успеваю ничего сообразить и молча иду за Танай в дом.
Еще история про Раду
Марианна Яцышина
Фото на превью: Дмитрий Багинский
